Художник-чудак А.О. Орловский - любимец Константина Павловича

Историк русского искусства барон Николай Николаевич Врангель в одной из своих работ дал такую характеристику художнику Александру Осиповичу Орловскому: "Первый поэт войны и мира, поэт героического эпоса. Курьезный оригинал, о котором говорят все, но жизнь которого мало известна. Легендарная личность, герой невероятных похождений, забавный чудак, дикий самодур и изысканный коллекционер редкостей. Первый художник быта, насмешник-карикатурист, портретист, живописец животных, пейзажист, может быть скульптор. Поляк, ученик француза, проведший полжизни в России. Художник, солдат, странствующий актер, любимец Великого князя Константина. Атлет, обманутый муж, "ленивый, преленивый" автор тысяч рисунков. Странная смесь способностей и недостатков, характерная фигура тревожной и мирной жизни Александровского времени. Его рисунки - целый дневник эпохи романтической и увлекательной". Действительно так и есть, хотя часто авторство Орловского даже и не обозначается при печатании его рисунков и литографий. А встречаются они в исторической литературе довольно часто, но только имя художника в настоящее время почти совсем забыто.

Орловский А.О. Портрет великого князя Константина Павловича 1802

О жизни художника известно очень мало, его относили к чудакам и оригиналам. Говорят, что именно поэтому его очень полюбил Великий князь Константин Павлович, брат императора Александра I. Благодаря его покровительству художник не бедствовал и был защищен от тех, кто становился персонажами его карикатур.

Орловский А.О. Казаки на бивуаке

С 1803 года Орловский значится в особом списке у Великого князя Константина Павловича с указанием на то, что он находится среди "получающих жалованье, порции и прочее содержание по особым Его Императорского Высочества повелениям". Благодаря этому покровительству Александр Осипович может свободно работать: он делает карандашные рисунки, пишет маслом картины военной тематики, пейзажи, портреты, виды Петербурга и его окрестностей, выполняет иллюстрации по заказу писателей и поэтов... За картину "Бивуак казаков" (1809) его удостаивают звания академика "как знаменитого художника, труды которого давно известны Академии".

 Орловский А.О. Автопортрет в строю казацком

У А.Н.Бенуа в книге "Русская живопись в XIX веке. Первые портретисты" читаем про А.О.Орловского: "...его... заметил великий князь Константин Павлович, большой охотник до всяких чудаков, и ...взял его к себе во дворец, после чего он, разумеется, стал пользоваться таким успехом, что не поспевал справляться с заказами. Особенно способствовали этому его карикатуры. Было принято возить его на балы, на ужины, на обеды, в интимные кружки и на парадные фестивали, и всюду он должен был показывать свои штуки, до бесконечности разнообразные. В час времени создавал он громадные композиции, разливал по столам чернильные кляксы в виде всяких кикимор и животных, с престидижитаторскои ловкостью рисовал карандашом, мазал пальцами, спичками, носом всякую всячину; то принимался делать шаржи на присутствующих, аллегории на злобы дня, то рисовал костюмы для маскарадов или народные сценки в юмористическом духе. Тут же принимал он участие в крупной карточной игре, как ни в чем не бывало проигрывал пол своего состояния или вдруг выигрывал невероятные суммы, которые на следующий же день растрачивал до последней копейки на покупку всякого исторического старья (как характерно для времени!) на толкучке: лат, пик, шлемов, панцирей, старинных костюмов. Дом его мало-помалу от всего этого принял вид какого-то средневекового мрачного арсенала, куда, впрочем, с охотой приходили похохотать и поспорить русские бары и польские паны."

Орловский А.О. Портрет Дениса Давыдова 1814 

 

 Орловский А.О. Петербург Сенная площадь 1820

 Орловский А.О. Портрет польского шляхтича 1820

 Орловский А.О. Портрет императора Александра I на фоне Петропавловской крепости

(колоризация черно-белого рисунка)

 Орловский А.О. Рядовой лейб-гвардии Казачьего полка

ПАМЯТИ ЖИВОПИСЦА ОРЛОВСКОГО

Грустно видеть, Русь святая,
Как в степенные года
Наших предков удалая
Изнемечилась езда.

То ли дело встарь: телега,
Тройка, ухарский ямщик;
Ночью дуешь без ночлега,
Днем же — высунув язык.

Но зато как всё кипело
Беззаботным удальством!
Жизнь — копейка! бей же смело,
Да и ту поставь ребром!

Но как весело, бывало,
Раздавался под дугой
Голосистый запевало,
Колокольчик рассыпной;

А когда на водку гривны
Ямщику не пожалеть,
То-то песни заунывны
Он начнет, сердечный, петь!

Север бледный, север плоский,
Степь, родные облака —
Всё сливалось в отголоски,
Где слышна была тоска;

Но тоска — струя живая
Из родного тайника,
Полюбовная, святая,
Молодецкая тоска.

Сердце сердцу весть давало,
И из тайной глубины
Всё былое выкликало,
И все слезы старины.

Не увидишь, как проскачешь,
И не чувствуешь скачков,
Ни как сердцем сладко плачешь,
Ни как горько для боков.

А проехать ли случится
По селенью в красный день?
Наш ямщик приободрится,
Шляпу вздернет набекрень.

Как он гаркнет, как присвиснет
Горячо по всем по трем, —
Вороных он словно вспрыснет
Вдохновительным кнутом.

Тут знакомая светлица
С расписным своим окном;
Тут его душа девица
С подаренным перстеньком.

Поравнявшись, он немножко
Вожжи в руки приберет,
И растворится окошко, —
Словно солнышко взойдет.

И покажется касатка,
Белоликая краса.
Что за очи! за повадка!
Что за русая коса!

И поклонами учтиво
Разменялися они,
И сердца в них молчаливо
Отозвалися сродни.

А теперь, где эти тройки?
Где их ухарский побег?
Где ты, колокольчик бойкий,
Ты, поэзия телег?

Где ямщик наш, на попойку
Вставший с темного утра,

И загнать готовый тройку
Из полтины серебра?

Русский ям молчит и чахнет,
От былого он отвык;
Русским духом уж не пахнет,
И ямщик уж не ямщик.

Дух заморский и в деревне!
И ямщик, забыв кабак,
Распивает чай в харчевне
Или курит в ней табак.

Песню спеть он не сумеет,
Нет зазнобы ретивой,
И на шляпе не алеет
Лента девицы мило́й.

По дороге, в чистом поле
Колокольчик наш заглох,
И, невиданный дотоле,
Молча тащится, трёх-трёх,

Словно чопорный германец
При ботфортах и косе,
Неуклюжий дилижанец
По немецкому шоссе.

Грустно видеть, воля ваша,
Как, у прозы под замком,
Поэтическая чаша
Высыхает с каждым днем;

Как всё то, что веселило
Иль ласкало нашу грусть,
Что сыздетства затвердило
Наше сердце наизусть,

Все поверья, всё раздолье
Молодецкой старины —
Подъедает своеволье
Душегубки-новизны.

Нарядились мы в личины,
Сглазил нас недобрый глаз,
И Орловского картины —
Буква мертвая для нас.

Но спасибо, наш кудесник,
Живописец и поэт,
Малодушным внукам вестник.
Богатырских оных лет!

Русь былую, удалую
Ты потомству передашь:
Ты схватил ее живую
Под народный карандаш.

Захлебнувшись прозой пресной,
Охмелеть ли захочу,
И с мечтой из давки тесной
На простор ли полечу, —

Я вопьюсь в твои картинки
Жаждой чувств и жаждой глаз,
И творю в душе поминки.
По тебе, да и по нас!

П.А. Вяземский 1833