Россия - великая страна во всех смыслах, но отчего-то каждый раз перед 8 марта нам усердно вдалбливают в головы имена Клары Цеткин и Розы Люксембург, рассказывают о равноправии женщин и о каких-то там зарубежных феминистках. Рассказывают и как бы презирают свою, русскую историю, с трудом могут назвать женщин России, которые принесли ей настоящее, а не плакатное, величие и славу. Ну, например, хорошо бы вспомнить в эти дни имя баронессы Юлии Петровны Вревской, свитской дамы, фрейлины императрицы Марии Александровны. Многие даже не слышали ее имени. К сожалению, почти не осталось даже ее изображений и тиражируемый часто портрет гуашью Юлии Петровны - это уже современная картина. Поэтому в иллюстрациях к рассказу о ней в основном будут люди ее окружавшие или просто современники...
Иванов Ю.В. Портрет баронессы Ю.П.Вревской
На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращённого в походный военный гошпиталь, в разорённой болгарской деревушке - с лишком две недели умирала она от тифа.
Она была в беспамятстве - и ни один врач даже не взглянул на неё; больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока ещё могла держаться на ногах, поочерёдно поднимались с своих заражённых логовищ, чтобы поднести к её запёкшимся губам несколько капель воды в черепке разбитого горшка.
Она была молода, красива; высший свет её знал; об ней осведомлялись даже сановники. Дамы ей завидовали, мужчины за ней волочились…два-три человека тайно и глубоко любили её. Жизнь ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слёз.
Нежное кроткое сердце…и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи…она не ведала другого счастия…не ведала - и не изведала. Всякое другое счастье прошло мимо. Но она с этим давно помирилась - и вся, пылая огнём неугасимой веры, отдалась на служение ближним.
Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом её тайнике, никто не знал никогда - а теперь, конечно, не узнает. Да и к чему? Жертва принесена…дело сделано.
Но горестно думать, что никто не сказал спасибо даже её трупу - хоть она сама и стыдилась и чуждалась всякого спасибо.
Пусть же не оскорбится её милая тень этим поздним цветком, который я осмеливаюсь возложить на её могилу!
И.С.Тургенев "Памяти Ю.П.Вревской"
(стихотворение в прозе)
12 апреля 1877 года Россия объявила Турции войну. Русско-турецкая война 1877-1878 годов длилась десять месяцев и завершилась мирным договором в Сан-Стефано 19 февраля 1878 года. Об этой войне существует много литературы на десятках языков. События этой освободительной эпопеи воспеты в стихотворениях и поэмах. Многие ее эпизоды послужили сюжетами для повестей и романов, живописных полотен и исторических фильмов.
Известие об объявлении войны всколыхнуло тогда все слои русского общества. В рядах движущихся к Дунаю воинских частей и соединений перемешались представители всех классов и многих национальностей огромной империи. В водовороте событий оказались крестьянские сыны и представители родовитого дворянства, члены aвгустейшей фамилии и разночинцы, кадровые офицеры к необстрелянное добровольцы, посланцы казачьих станиц, интеллигенты, православные, иноверцы …
Эпизод русско-турецкой войны
Среди этих неравнодушных к чужой беде людей была и баронесса Юлия Петровна Вревская. Она добилась разрешения организовать на собственные средства (для чего ей пришлось продать свое имение) санитарный отряд по оказанию помощи раненым. Более того, она сама, окончила краткосрочные курсы, поехала в Болгарию сестpoй милосердия. Сестры милосердия... Белые голубки... Так называли женщин, которые посвящали себя очень тяжелому, но прекрасному делу. Служению людям в те минуты, когда к человеку приходит беда – болезнь. Люди, осознающие помощь ближнему как свой долг, принимающие чужую боль как свою, способны вынести тяжкие испытания и не потерять человечности и доброты.
Юлия Петровна была дочерью генерала Варпаховского. В метрической книге значится: "1838 г. генваря 25 числа командира 1 бригады, 7 пехотной дивизии генерал-майора Петра Евдокимова Варпаховского, православного вероисповедания и законной жены его Каролины Ивановны евангелического вероисповедания родилась дочь Юлия". Училась Юлия Петровна сначала в Одесском институте благородных девиц, а затем в Ставропольском "Среднеучебном Заведении Св. Александры" для воспитания женского пола". Здесь в Ставрополе она стала баронессой, выйдя в 1856 году замуж за барона Ипполита Александровича Вревского, который был старше ее на 24 года. Ипполит Александрович - внебрачный сын князя Александра Куракина, друга самодержца России Павла I. Военную службу барон начал в 1832 г. в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров в чине унтер-офицера лейб-гвардии гусарского полка. Блестящий офицер, друг Лермонтова, он слыл искусным военачальником и человеком непомерной храбрости, трижды награждался золотым оружием с алмазами и надписью "За храбрость". Чета была принята при дворе русского царя. В Петербурге дом Юлии Петровны посещали известные люди: она дружила с художником Айвазовским, с поэтом Полонским, с писателем Тургеневым. Казалось, судьба не сулила ей ничего плохого.
Генерал-лейтенант Ипполит Александрович Вревский 1858
Поскольку Вревский занимал пост начальника округа, они поселились во Владикавказе в своем доме на главной улице. Их совместная жизнь продолжалась недолго. В конце августа 1858 года И.А Вревский был тяжело ранен в бою за неприступный горный аул и через несколько дней скончался, оставив двадцатилетнюю вдову в полном отчаянии.
Тогда-то она и перебралась в Петербург. Государь Александр II не оставил без внимания молодую вдову прославленного генерала: она была назначена фрейлиной ко двору государыни Марии Александровны и заняла видное место в петербургском обществе. В течение многих лет Юлия Вревская была одной из самых блистательных дам великосветского Петербурга. Ее отличала какая-то особая прелесть, что-то возвышенное, что особенно привлекало к ней и не забывалось. Больная императрица Мария Александровна, взяла ее фрейлиной во дворец, и не ошиблась. В путешествиях по Италии, Франции, Сирии, Палестине Юлия стала не только задушевной подругой высочайшей особы, но и незаменимой сиделкой, когда императрица заболевала.
Императрица Мария Александровна
В.А. Соллогуб писал о Юлии Петровне Вревской: «Ведя светский образ жизни, Юлия Петровна никогда не сказала ни о ком ничего дурного и у себя не позволяла никому злословить, а, напротив, всегда в каждом старалась выдвинуть его хорошие стороны. Многие мужчины за ней ухаживали, много женщин ей завидовало, но молва никогда не дерзнула укорить ее в чем-нибудь, и самые злонамеренные люди склоняли перед ней головы. Всю жизнь она жертвовала собой для родных, для чужих, для всех. Юлия Петровна многим напоминала тип женщин Александровского времени, этой высшей школы вкуса, - утонченностью, вежливостью и приветливостью. Бывало, слушая часто незатейливые, но всегда милые речи, я думал: как желательно в нашем свете побольше таких женщин и поменьше других».
В 1870 году Юлия Петровна попала в опалу. Возможно из-за истории неудачного замужества своей сестры Натальи, кончившейся трагедией. После удаления от двора Юлия Петровна уехала в орловское имение. В 1873 году в Париже у неё завязываются отношения с И.С. Тургеневым, которые впоследствии перешли в дружбу. Юлия зачитывалась произведениями Тургенева и мечтала с ним познакомиться. Потом они будут встречаться в Париже и на курортах Европы. Завязалась сердечная дружба. Юлия Петровна провела в имении Ивана Сергеевича Спасском пять дней. Наверное, это были ее лучшие дни после смерти мужа.
Иван Сергеевич Тургенев
Он письменно признался ей: «С тех пор, как я Вас встретил, я полюбил Вас дружески - и в то же время имел неотступное желание обладать Вами; оно было, однако, не настолько необузданно (да и уж не молод я) - чтобы просить Вашей руки - к тому же другие причины препятствовали; а с другой стороны, я знал очень хорошо, что Вы не согласитесь на то, что французы называют une passade... Вы пишете, что Ваш женский век прошел; когда мой мужской пройдет - и ждать мне весьма недолго - тогда, я не сомневаюсь, мы будем большими друзьями - потому что ничего нас тревожить не будет. А теперь мне все еще пока становится тепло и несколько жутко при мысли: ну, что, если бы она меня прижала бы к своему сердцу не по-братски?» Ничего баронесса не могла предложить Ивану Сергеевичу, кроме дружбы. Она осталась верной памяти Ипполита Александровича.
В 1876 году болгары восстали против турецкого ига, на что турки ответили жестокими погромами. Волна негодования охватила всю Европу. Болгары обратились за помощью к русскому царю. «…Люди русские, да не оскудеет и ныне ваша помогающая рука! Вы спасли от голодной смерти многих и очень многих…Теперь же не оттолкните от вашего сердца припавших к нему болгар», - писали «Санкт-Петербургские ведомости» в июле 1876 года.
Из письма Тургенева к Вревской от 16 декабря 1876 г.: «…Очень было бы жаль, если бы Вы уехали на юг, не дождавшись меня. Если даже война скоро вспыхнет, все-таки не спешите: она продолжится долго – и Вы успеете исполнить свои милосердные намеренья…». Из письма Тургенева от 26 января 1877 г. видно, что у Юлии Петровны были серьёзные проблемы со здоровьем: «…Мне было очень жалко слышать то, что Вы говорите о своем нездоровье; надеюсь, что это ложная тревога – и Вы будете жить долго…».
Юлия Вревская в платье сестры-милосердия
Зимой 1877 года Вревская посещает курсы медицинских сестёр Свято-Троицкой общины сестёр милосердия, которую возглавляла её «старая приятельница» Елизавета Александровна Кублицкая-Пиоттух. В общину Юлия Петровна не вступила, но была прикомандирована к ней. 19 июня 1877 г. Ю.П. Вревская вместе с 10 дамами высшего света в составе Свято-Троицкой общины, не являясь официально членом Красного Креста, отправилась из Петербурга на фронт. В опасностях она видела течение настоящей жизни. «Я утешаю себя мыслью, что делаю дело, не сижу за рукоделием, я скоро уезжаю в Яссы с другими сестрами Святотроицкой общины и буду работать там, в 45-й военной больнице».
Императрица Мария Александровна и сестры милосердия
19 июня 1877 года ее отряд прибыл в румынский город Яссы. Через два дня из Болгарии потянулись потоки раненых и больных. Медицинский отряд работал без перерывов и почти без сна. В сентябре 1877 г. Юлия писала сестре: «Мы слишком утомились, дел было гибель: до трех тысяч больных в день, и мы в иные дни перевязывали до 5 утра не покладая рук». После четырех месяцев изнурительного труда отряду Вревской дали отпуск на два месяца. Уехала бы и Юлия Петровна, но, узнав, что в Болгарии не хватает медицинского персонала, она отправляется в самое пекло.
Верещагин В.В. Перед атакой. Под Плевной
Верещагин В.В. После атаки. Госпиталь под Плевной
Вскоре Юлия Петровна, будучи уже в отпуске (с 5 ноября) побывала в Бухаресте и Фратешти. 10 ноября она писала сестре: «…Может быть, очень скоро вернусь из Фратешти, а может быть, поеду несколько далее в дальний монастырь, где Дондукова-Корсакова; там, говорят, лазарет, в ужасном виде и нет ни одной сестры. Опасности нет, даю тебе слово». Однако, вопреки намерениям, Юлия Петровна поехала в болгарское село Бяла, где стала работать в 48-ом военно-полевом госпитале, расположенном в трёх километрах от села за рекой Янтра.
Санитарный обоз эвакуирует раненых 1877–1878
21 ноября она пишет сестре: «Сейчас всю ночь ты снилась мне. Я даже отвыкла беспокоиться, потому что никогда не получаю твоих писем. Не знаю, огорчит ли тебя очень мое решение отменить мое путешествие до поры до времени к вам. Я не приеду на Рождество и буду молиться, и желать вам счастья издалека.
Хотя я терплю тут большие лишения, живу чуть не в лачуге, питаюсь плохо, но жизнь мне эта по душе и мне нравится. Я встаю рано, мету и прибираю сама свою комнату с глиняным полом, надеваю длинные сапоги, иду за три версты в страшную грязь в госпиталь, там больные лежат в кибитках калмыцких и мазанках. Раненые страдают ужасно, часто бывают операции. Недавно одному вырезали всю верхнюю челюсть со всеми зубами. Я кормлю, перевязываю и читаю больным до 7 часов...Затем за нами приезжает фургон или телега и забирает нас, 5 сестер. Я возвращаюсь к себе или захожу к сестрам ужинать. Ужин в Красном Кресте не роскошный: курица и картофель, все это почти без тарелок, без ложек и без чашек…
Не можешь себе представить, что у нас делалось – едва успевали высаживать в другие поезда…стоны, страдания, насекомые. Просто душа надрывалась. Мы очень устали и когда приходили домой, то, как снопы, сваливались на кровать. Нельзя было писать, и давно уже не читала ни строчки, даже газеты, которые у нас получает Абаза. На днях у нас при передвижении поездов у барака раздавило рельсами двоих раненых; я не имела духу взглянуть на эти раздавленные черепа, хотя беспрестанно должна была проходить мимо для перевязок в вагонах. ...солдаты страдают ужасно. Сегодня утром видела Горчакова…Много тут петербургских знакомых, но не видаю никого: у меня заняты мысли другим. Заказала сегодня себе большие сапоги, надо завтра купить и еще кое-что теплое; я решила пробыть сестрой милосердия всю зиму; по крайней мере, дело, которое мне по сердцу…».
Походный лазарет, на поле боя
Письмо Тургеневу от 22 ноября 1877 г.: «Родной и дорогой мой Иван Сергеевич. Наконец-то, кажется, буйная моя головушка нашла себе пристанище, я в Болгарии в передовом отряде сестер... Я живу тут в болгарской хижине, но самостоятельно. Пол у меня земляной, и потолок на четверть выше моей головы... всякая роскошь тут далека, питаюсь консервами и чаем, сплю на носилках раненого и на сене. Всякое утро мне приходится ходить за три версты в 48-й госпиталь... На 400 человек нас пять сестер, раненые все тяжелые. Бывают частые операции, на которых я тоже присутствую... возвращаемся домой в 7 часов в телеге Красного Креста... Я получила на днях позволение быть на перевязочном пункте; если будет дело, - это моя мечта, и я буду очень счастлива, если мне это удастся... Я часто не сплю ночи напролет, прислушиваюсь к шуму на улице, и поджидаю турок... Иду ужинать, прощайте, дорогой Иван Сергеевич, - и как Вы можете прожить всю жизнь на одном месте? Во всяком случае, дай Вам бог спокойствия и счастья. Преданная Ваша сестра Юлия».
Накануне рокового для себя Нового, 1878 года Юлия - Наталье: «Я уже писала тебе, что тут слишком много дела, чтобы можно было решиться оставить; все меня тут привязывает, интересует; труд слишком мне по сердцу и меня не утомляет, а о болезнях Бог ведает. Тут я подвержена эпидемиям меньше, чем в другом месте. Теперь мне дали одного сумасшедшего солдата, он очень страдает, его едва привязали к кровати в сумасшедшей рубахе, его едва укротили пять человек, но все бедный мечется. Так мне его жаль. Я его кормлю, он меня узнает».
Палата в походном госпитале
Не уберег Бог от болезни Юлию Вревскую. 5(17) января от этого сумасшедшего солдата она заразилась сыпным тифом, и, как всех опасных для окружающих, ее положили в отдельный сарай. Болезнь протекала скоротечно и тяжело. 24 января 1878 г. не стало сестры милосердия Юлии Петровны Вревской.
Существует два документа, сообщающих о кончине Юлии Вревской. Вот первый: «Свято-Троицкая община сестер милосердия с прискорбием извещает, что в г. Белая (Болгария) скончалась после тяжелой болезни вследствие неусыпных трудов по уходу за ранеными и больными воинами сестра Красного креста, прикомандированная к Свято-Троицкой общине, баронесса Юлия Петровна Вревская».
Второй документ - письмо военного врача Павлова: «Покойная баронесса Вревская в короткое время нашего знакомства приобрела как женщина полную мою симпатию, а как человек – глубокое уважение строгим исполнением принятой на себя обязанности, а потому я с тем большим удовольствием отвечаю на Ваше, м.г., письмо, полученное только вчера, 29 марта.
Баронесса Юлия Петровна состояла в общине сестер, находящихся в Яссах, но, движимая желанием быть ближе к военным действиям, взяла отпуск и приехала к нам в Белую, около которой в то время разыгралась кровавая драма, и действительно имела не только случай быть на перевязочном пункте, но и видела воочию самый ход сражения. По возвращении в Белое после 10-дневной отлучки, хотя стремление ее было вполне удовлетворено, она отклонила мой совет ехать в Яссы, пожелала еще некоторое время пробыть в Белой и усердно занималась в приемном покое 48-го военного временного госпиталя, в самый разгар развития сыпного тифа. При этом условии и при ее свежей, по-видимому, здоровой натуре, она не избежала участи, постигшей всех без исключения сестер госпиталя, и заразилась. Неоднократно посещал я больную, пока она была в сознании; все около нее было чисто, аккуратно, и вообще уход и пользование не оставляли желать ничего лучшего.
Казалось, болезнь уступала, и температура понизилась, так что все мы верили в благополучный исход, но на 10-й день, как объяснили врачи, вследствие порока сердца у нее сделалось излияние крови в мозг, паралич правой половины, и на 7-й день она тихо скончалась.
Как до болезни, так и в течение ее ни от покойной, ни от кого от окружающих я не слышал, чтобы она выражала какие-либо желания, и вообще была замечательно спокойна. Не принадлежа, в сущности, к общине сестер, она тем не менее безукоризненно носила Красный Крест, со всеми безразлично была ласкова и обходительна, никогда не заявляла никаких личных претензий и своим ровным и милым обращением снискала себе общее расположение. Смерть Юлии Петровны произвела на всех нас, оторванных, подобно ей, от всего нам близкого, тяжелое впечатление, и не одна слеза скатилась при погребении тела покойной.
При описи ее имущества, находящегося с ней в Белой, кроме денег (около 40 полуимпериалов), деловых бумаг, нескольких фотографий и носильного платья, были между прочим найдены два небольших пакета с надписью на них карандашом: «В случае моей смерти прошу сжечь». Эта воля покойной была тут же, в присутствии свидетелей, мною выполнена, деньги и имущество сданы на хранение уполномоченного Красного Креста кн. Щербатова. Впоследствии наезжал ко мне брат баронессы гвард. офицер Варпаховский, распорядился имуществом и взял у меня свидетельство для беспрепятственной перевозки тела в Россию, но о том, когда это будет исполнено, мне неизвестно…
Бело в Болгарии
30 марта 1878 г.
Мих. Павлов».
Могила Юлии Вревской
Похоронили Юлию Петровну около православного храма в Бяло. Могилу для нее копали раненые солдаты, и они же несли гроб, не позволив это делать никому другому. Похоронили Юлию Петровну в платье сестры милосердия. На могиле скромный памятник с надписью: «Сестры милосердия Неелова, баронесса Вревская. Январь 1878 г.».
Памятник Юлии Вревской в Бяло
Яков Полонский и Иван Тургенев посвятили стихи её памяти, в Болгарии её сделали народной героиней.
Под Красным Крестом
Посв. памяти баронессы Ю. П. Вревской
Семь дней, семь ночей я дрался на Балканах,
Без памяти поднят был с мёрзлой земли;
И долго, в шинели изорванной, в ранах,
Меня на скрипучей телеге везли;
Над нами кружились орлы, — ветер стонам
Внимал, да в ту ночь, как по мокрым понтонам
Стучали копыта измученных кляч,
В плесканьях Дуная мне слышался плач.
И с этим Дунаем прощаясь навеки,
Я думал: едва ль меня родина ждёт!..
И вряд ли она будет в жалком калеке
Нуждаться, когда всех на битву пошлёт…
Теперь ли, когда и любовь мне изменит,
Жалеть, что могила постель мне заменит!..
— И я уж не помню, как дальше везли
Меня то ухабам румынской земли…
В каком-то бараке очнулся я, снятый
С телеги, и — понял, что это — барак;
День ярко сквозил в щели кровли досчатой,
Но день безотраден был, — хуже, чем мрак…
Прикрытый лишь тряпкой, пропитанной кровью,
В грязи весь, лежал я, прильнув к изголовью,
И, сам искалеченный, тупо глядел
На лица и члены истерзанных тел.
И пыльный барак наш весь день растворялся:
Вносили одних, чтоб других выносить;
С носилками бледных гостей там встречался
Завёрнутый труп, что несли хоронить…
То слышалось ржанье обозных лошадок,
То стоны, то жалобы на распорядок…
То резкая брань, то смешные слова,
И врач наш острил, засучив рукава…
А вот подошла и сестра милосердья! —
Волнистой косы её свесилась прядь.
Я дрогнул. — К чему молодое усердье?
«Без крика и плача могу я страдать…
Оставь ты меня умереть, ради Бога!»
Она ж поглядела так кротко и строго,
Что дал я ей волю и раны промыть, —
И раны промыть, и бинты наложить.
И вот, над собой слышу голос я нежный:
«Подайте рубашку!» и слышу ответ, —
Ответ нерешительный, но безнадежный:
«Все вышли, и тряпки нестиранной нет!»
И мыслю я: Боже! какое терпенье!
Я, дышащий труп, — я одно отвращенье
Внушаю; но — нет его в этих чертах
Прелестных, и нет его в этих глазах!
Недолго я был терпелив и послушен:
Настала унылая ночь, — гром гремел,
И трупами пахло, и воздух был душен…
На грязном полу кто-то сонный храпел…
Кое-где ночники, догорая, чадились,
И умиравшие тихо молились
И бредили, — даже кричали «ура!»
И, молча, покойники ждали утра…
То грезил я, то у меня дыбом волос
Вставал: то, в холодном поту, я кричал:
«Рубашку — рубашку!..» и долго мой голос
В ту ночь истомлённых покой нарушал…
В туманном мозгу у меня разгорался
Какой-то злой умысел, и порывался
Бежать я, — как вдруг, слышу, катится гром,
И ветер к нам в щели бьёт крупным дождём…
Притих я, смотрю, среди призраков ночи,
Сидит, в красноватом мерцанье огня,
Знакомая тень, и бессонные очи,
Как звёзды, сквозь сумрак, глядят на меня.
Вот встала, идёт и лицо наклоняет
К огню и одну из лампад задувает…
И чудится, будто одежда шуршит,
По белому тёмное что-то скользит…
И странно, в тот миг, как она замелькала
Как дух, над которым два белых крыла
Взвились, — я подумал: бедняжка устала,
И если б не крик мой, давно бы легла!..
Но вот, снова шорох, и — снова в одежде
Простой (в той, в которой ходила и прежде),
Она из укромного вышла угла,
И светлым виденьем ко мне подошла —
И с дрожью стыдливой любви мне сказала:
«Привстань! Я рубашку тебе принесла»…
Я понял, она на меня надевала
Бельё, что с себя потихоньку сняла.
И плакал я. — Детское что-то, родное,
Проснулось в душе, и моё ретивое
Так билось в груди, что пророчило мне
Надежду на счастье в родной стороне…
И вот, я на родине! — Те же невзгоды,
Тщеславие бедности, праздный застой.
И старые сплетни, и новые моды…
Но нет! не забыть мне сестрицы святой!
Рубашку её сохраню я до гроба…
И пусть наших недругов тешится злоба!
Я верю, что зло отзовётся добром: —
Любовь мне сказалась под Красным Крестом.
1878. Марта 6 Я.П.Полонский
Комментариев нет:
Отправить комментарий